- Насколько меня хватало, сэр. Пернатые всегда доставляли мне огромное удовольствие, но, окончив университет, я не мог уделять достаточно времени чтению, и за рубежом я тоже никогда не бывал.
Получив душевную рану и будучи по горло сыт священниками всех мастей, Стивен почти не общался с мистером Мартином, но его сердце оттаяло при виде молодого человека, который разделял его страсть, очень много знал и за знания свои отплатил продолжительными пешими прогулками, ночевками в коровниках, стогах сена, даже в тюрьмах, когда его принимали за браконьера, и потерял глаз после инцидента с совой.
- Бедняжка хотела лишь защитить свое потомство, она-то не знала, что я бы их и пальцем не тронул. Я просто оказался слишком резок в движениях, кроме того, удобно, глядя в подзорную трубу, не закрывать другой глаз.
Они обсудили дроф, ходулочников, скоп, бегунков кремового окраса. Стивен с энтузиазмом описывал альбатроса, когда услышал голос капитана Обри, в котором слышалось сильное раздражение:
- Спустите же фор-марсели.
Причиной тому явилось поведение возвращающегося баркаса. Стивену казалось, что шлюпка идет вполне неплохо, изредка лавируя, но по взглядам собравшихся на квартердеке офицеров стало ясно, что то, как мистер Сомерс управляет суденышком, им не по нраву. В какой-то момент они, нахмурившись, дружно покачали головой, и через мгновение рейк унесло. Его можно заменить на Мальте, но сейчас это было невозможно. Когда с резким треском баркас стукнулся о борт "Ворчестера", капитан Обри произнес:
- Мистер Пуллингс, будьте так любезны пригласить мистера Сомерса в мою каюту, - развернулся и ушел.
Покрасневший и подавленный Сомерс вернулся из капитанской каюты десятью минутами позже. Квартердек был переполнен офицерами и молодыми джентльменами, глядящими на Менорку по левому борту, пока корабль направлялся к норд-осту на место встречи с адмиралом. Короткого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять состояние Сомерса, и все старательно избегали смотреть ему в глаза, пока тот нервно шагал взад и вперед, прежде чем, наконец, спустился вниз.
Он все еще пребывал в мрачном, угрюмом настроении, когда кают-компания собралась на ужин. Офицеры пытались его подбодрить, хотя всем присутствующим стало ясно, что моряка из него не выйдет. Но все понимали необходимость в сплоченности маленького коллектива, члены которого теснились буквально друг на друге без всякой возможности разойтись. Но Сомерс предпочел остаться в своем подавленном настроении. Никто не знал, где он раньше служил, но, должно быть, это был какой-то корабль, на котором не соблюдали известных обычаев: например, забывать - или хотя бы делать вид - за столом обо всех неприятностях, произошедших на палубе. Сомерс становился все более и более разговорчивым, общаясь с мистером Мартином и Джексоном, молодым лейтенантом морской пехоты, которые восхищались его лоском, относительной состоятельностью и связями. Не называя имен, Сомерс объяснил им разницу, как он ее видел, между капитанами-боцманами и капитанами-джентльменами. Первыми были те, кто уделял огромное внимание техническим аспектам, простейшим обязанностям моряков, тогда как капитаны второго типа являлись душой Королевского флота - они оставляли подобные мелочи подчиненным, приберегая энергию для общего командования и для битвы, в которую вели за собой людей (которые своего капитана уважали и почти боготворили) и делали это лучше всех. Энтузиазм Сомерса был сравним с таковым у Мэтьюрина, когда тот столкнулся с альбатросами: простые люди непременно распознавали особую кровь и признавали ее превосходство, они знали, что человек знатного происхождения словно бы другой, различим сразу, как будто у него над головой светит нимб. Юный Джексон горячо поддерживал его аплодисментами, пока не бросил взгляд через стол и не заметил мрачные лица своих спутников. Тень сомнения набежала на него, и он замолк.
К тому времени Сомерс уже порядочно набрался, чтобы что-то заметить или присоединиться к громким разговорам, заглушавшим его голос. В сущности, лейтенант был настолько пьян (даже по флотским стандартам), что ему пришлось отправиться в койку. Ничего удивительного в этом не было, и никто не ворчал, потому что ему не нужно отстаивать вахту (казначей к отбою валялся мертвецки пьяным, хотя никто не назвал бы "Ворчестер" кораблем с пьянствующим экипажем). Но на следующее утро ему оказалось настолько плохо, что Стивен, прописав пять граммов сиропа из оливкового масла, скипидара и воска, сообщил ему, что он может отклонить приглашение капитана к обеду на основании плохого самочувствия. Сомерс преисполнился к доктору Мэтьюрину благодарности за проявленное внимание, и, уходя, Стивен подметил, что ему приходилось встречать людей, на публике зачастую хвастливых и заносчивых, которым не хватало такта в обществе, но производивших благоприятное впечатление в беседе один на один. Мэтьюрин в общих чертах поделился своими мыслями с мистером Мартином, сидя на юте под безоблачным небом после обеда, устроенного капитаном, глядя на отсвечивающее белым синее море и резвящихся с утра чаек. Мартин, однако, оставался слишком увлечен андалусской дрофой, купленной в Гибралтаре и оказавшейся главным блюдом на обеде, чтобы после согласия со Стивеном не вернуться к этой благородной птице.
- Подумать только, провести три ночи в хижине пастуха на равнине в Солсбери, в хижине на колесах, надеясь увидеть ее на рассвете, не говоря уже о постоянных бдениях в Линкольншире, и внезапно обнаружить ее в своей тарелке посреди океана! Прямо мечта.